И когда пальцы Кусаки с грязными ногтями сомкнулись на горле Авилы, тот мысленно перебрал все источники боли: сломанный нос, осколок от разбитой бутылки виски в правом бедре, незажившая дыра от распятия в левой ладони, рана от козлиных рогов в паху, а скоро и горло будет раздавлено.
«Черт с ними, с семью тысячами, — подумал Авила. — Черт с ним, с Гаром Уитмарком. Пора уносить ноги».
Правым коленом он с силой пнул Кусаку в промежность. Кусака вскинул брови, но не ослабил хватку на горле Авилы. Авила пнул еще дважды и, в конце концов, добился желаемого результата. Кусака со стоном скатился с него в сторону. Авила с трудом поднялся на ноги, сделал три шага и поскользнулся. А когда снова поднялся, то услышал позади шаги Кусаки. И тут, собрав все силы, Авила помчался в сторону шоссе.
Из-за дождя очень трудно было разглядеть детали гонки двух мужчин по шоссе № 1. Но, собственно говоря, губернатора это не очень-то и интересовало, а Августин просто физически не мог наблюдать за ними. Патрульная машина припарковалась в сотне ярдов в стороне, и со своего места Джим Тайл не мог разглядеть, была ли у высокого мужчины сломана челюсть. Это мог быть просто какой-нибудь местный пьяница в промокшем костюме в полоску.
Черный джип все еще стоял возле мотеля, и патрульный решил сидеть и ждать.
Прежде чем выбиться из сил, Авила пробежал полмили. Он остановился на мосту и согнулся пополам, жадно глотая воздух. Пытался махать проезжавшим мимо мотоциклистам, но ни в одном из их ледяных сердец не нашлось места для сострадания к этому забрызганному грязью, обслюнявленному, перепачканному кровью любителю передвигаться автостопом. И совсем доконало Авилу то, что из окошка промчавшегося мимо автомобиля высунулась девчушка и щелкнула фотоаппаратом, сняв его.
«Как же болен мир, если искалеченное человеческое существо становится дорожной достопримечательностью», — подумал Авила.
А тем временем из пелены дождя показался Кусака. Шатаясь, словно зомби, он двигался по мосту. В руке Кусака держал заржавленный топор, который в качестве оружия прихватил из брошенного на обочине грузовика.
Авила умоляюще вскинул руки.
— Давай все забудем, ладно?
— Не шевелись. — Кусака поудобней перехватил топор за ручку и занес его над головой, словно кувалду.
При виде этой ужасающей картины Авила бросился вниз с моста. Падать ему предстояло всего четырнадцать футов, но, учитывая его боязнь высоты, это было равносильно падению с четырнадцатого этажа. Поэтому Авила очень изумился, обнаружив, что остался жив после такого падения.
Вода была теплой, течение сильным, и Авила позволил потоку нести себя из канала в направлении океана, поскольку у него совершенно не было сил плыть против течения. Когда намокшая одежда начала тянуть его под воду, Авила сбросил ботинки и брюки, затем вылез из рубашки. Вскоре фонари шоссе № 1 исчезли из вида, поглощенные темнотой и плохой погодой. Он ничего не видел, кроме изредка сверкавших в небе молний. Почувствовав тяжелый толчок в задницу, Авила решил, что это нос большой белой акулы, и значит, смерть неизбежна.
Но оказалось, что это всего лишь лист фанеры. Авила вскарабкался на него, как покалеченная лягушка. «Какая ирония судьбы, — подумал он, — а что, если этот спасательный кусок фанеры сорвало с одной из крыш, которые я за взятки не осматривал? Возможно, такая шутка пришла в голову Чанги».
Всю ночь, дрейфуя по течению, Авила проклинал ураган, который принес ему столько несчастий: полоумный садист, Уитмарк и, конечно же, Кусака. На рассвете дождь прекратился, но солнце так и не выглянуло из-за облаков. Уже ближе к полудню Авила услышал шум двигателя. Он закричал, призывая на помощь, и увидел белую рыбацкую шхуну, которая медленно двигалась в пределах расстояния, на которое долетает крик. Авила помахал рукой. Шкипер и его клиенты, одетые в тропические наряды, помахали в ответ.
— Держись, амиго! — крикнул шкипер и резко увеличил ход шхуны.
Спустя двадцать минут прибыл катер береговой охраны и забрал Авилу на борт. Команда снабдила его сухой одеждой, напоила горячим кофе и угостила острым соусом домашнего приготовления. После того как Авила поел в полной тишине, поскольку чуткая команда не приставала с расспросами, его отвели на нижнюю палубу в небольшую каюту, где уже поджидал человек из Службы иммиграции и натурализации.
На ломаном испанском чиновник из Службы иммиграции спросил, как называется кубинский порт, из которого он отправился в плавание. Авила рассмеялся и объяснил, что он житель Майами.
— Тогда что вы здесь делали в одних трусах?
Авила рассказал, что за ним по дороге гнался грабитель, поэтому он был вынужден прыгнуть в воду с моста в Исламораде.
— Советую говорить правду, — решительным тоном предложил чиновник. — Вы явно беженец-нелегал. Так откуда вы… Гавана? Мариель?
Авила уже было собрался вступить в спор с чиновником, но тут его осенило, что нет быстрейшего пути упрятать все концы. Что его ждало в этой жизни, кроме разгневанной жены, покалеченной тещи, банкротства, мести Уитмарка и, возможно, обвинения в преступлении?
— А если я сознаюсь, что тогда? — поинтересовался Авила.
— Ничего. Допросят и, вероятней всего, отпустят.
— А если я политический беженец?
— Не имеет значения, это обычная для всех процедура.
— Да, — признался Авила, — я беженец.
На лице чиновника промелькнуло такое облегчение, что Авиле оставалось только сделать вывод (поскольку он и сам раньше был гражданским служащим), что своим признанием он избавил чиновника от огромной бумажной работы.